Впрочем, Мейсонье, когда я вновь встретился с ним после собрания в сумеречной капелле, показался мне не таким натянутым и более дружелюбным. Он подошел ко мне и отвел меня в сторону.
– Где ты был? Тебя повсюду искали. Впрочем, – с обычной своей деликатностью добавил он, – это неважно. У меня хорошие новости. Все прошло без сучка, без задоринки. Они проголосовали за всех, кто был в списке, потом по предложению Жюдит выбрали Газеля кюре, правда, незначительным большинством голосов. А заодно уж и тебя – епископом Ла-Рока.
Я был ошарашен. Епископский сан после свидания, которое у меня только что состоялось, – это уж чересчур. Правда, говорят, что на отсутствующих почиет благодать. Но если я должен усматривать в этом перст божий, значит, бог проявляет к слабостям плоти терпимость, которую за ним никогда не признавали.
Впрочем, в эту минуту мысли мои занимал отнюдь не этот иронический ход судьбы.
– Меня – епископом Ла-Рока! – с живостью воскликнул я. – Но мое место в Мальвиле! Разве ты им этого не сказал?
– Да погоди ты. Они прекрасно знают, что ты не оставишь Мальвиль. Но если я верно понял, они хотят, чтобы над Газелем был кто-то, чтобы умерять его пыл. Они опасаются его чрезмерного рвения. – Он рассмеялся. – Эта мысль первой пришла в голову Жюдит, ну а я поддал жару.
– Поддал жару?
– Само собой. Во-первых, и в самом деле надо, чтобы Газель кому-то подчинялся. А потом, я подумал, что мы будем чаще видеться. – И добавил вполголоса: – Потому что, по правде оказать, расстаться с Мальвилем...
Я посмотрел на него. Он на меня. И немного погодя отвернулся. Я не находил слов. Я понимал, что у него на душе. Со школьной скамьи мы с Пейсу, Коленом и Мейсонье никогда не расставались. К примеру, тот же Колен – открыл лавчонку в Ла-Роке, а продолжал жить в Мальжаке.
И вот – всему конец. Братство распалось. Только теперь я это осознал. Ведь и для нас, мальвильцев, не видеть рядом с собой Мейсонье тоже горе, и немалое.
Я стиснул плечо Мейсонье и неуклюже сказал:
– Увидишь, старина, ты поработаешь здесь на славу!
Как будто это хоть кому-нибудь когда-нибудь послужило утешением!
К нам подошел Тома и поздравил меня, несколько принужденно. Потом настал черед Жаке. Я не понимал, куда подевался Пейсу. Мейсонье показал мне его – он стоял в нескольких метрах от нас с чрезвычайно занятым видом. Жюдит пришвартовалась к нему, довольная тем, что наконец-то нашелся мужчина выше ее на целую голову. Разговаривая с ним, она скользила взглядом по его атлетическим формам. Восхищение было взаимным, так как уже в Мальвиле Пейсу сказал мне: «Видал бабу? Бьюсь об заклад, этакую глыбу да себе в постель – то-то будет шуму!»
Но пока до этого еще у них не дошло. В настоящий момент Жюдит только ощупывала его бицепс. И я видел, как мой славный Пейсу по привычке напруживает его. Здоровый бугор – это должно было быть по сердцу Жюдит.
– Ну, до скорого, – сказал Мейсонье, – не обращай внимания, просто я малость скис.
Я был глубоко растроган, что ему захотелось както загладить свою холодность со мной, но я снова не нашелся, что сказать, и промолчал.
– Знаешь, – продолжал он, – после засады, когда ты уехал за ребятами в Мальвиль, я еще постоял на дороге среди трупов, и такая меня взяла тоска!
– Почему?
– Ну вот, подумал я, к примеру, пришлось нам прикончить этого Фейрака... А представь, что тяжело ранят кого-нибудь из нас... Что будем делать? Врачей нет, медикаментов тоже, оперировать негде. Неужели оставить умирать без всякой помощи?
Я опять промолчал. Я сам уже думал об этом. Да и Тома тоже – я видел это по его лицу.
– Прямо как в средние века, – продолжал Мейсонье.
Я покачал головой.
– Нет. Не совсем. Положение сходное, это верно, в средние века такое случалось. Но ты забываешь одно. Наш уровень знаний неизмеримо выше. Я уже не говорю об обширных научных сведениях, заключенных в моей маленькой мальвильской библиотеке. Они ведь сохранились. А это очень важно, пойми. В один прекрасный день это поможет нам все восстановить заново.
– Но когда еще это будет! – с отвращением сказал Тома. – А сегодня все наши силы уходят на то, чтобы выжить. Грабители, голод. А завтра начнутся эпидемии. Мейсонье прав – мы вернулись к временам Жанны д'АрК.
– Да нет же, – живо возразил я. – Как это такой технарь, как ты, может так заблуждаться? Наш ум оснащен куда лучше, чем у современников Жанны д'Арк. Нам не нужны века, чтобы восстановить наш технологический уровень.
– Значит, все начинать сызнова? – спросил Мейсонье, с сомнением приподняв брови.
Он смотрит на меня. Моргает. А я – я потрясен его вопросом. Именно потому, что задал его он, борец за прогресс. И еще потому, что я прекрасно понимаю, что именно видится ему в будущем, в конце этого нового начала.
Закончить это повествование выпало на мою долю. Сначала два слова обо мне лично. Эмманюэль написал, что после того, как линчевали Фюльбера, он прочел в моем взгляде «ту смесь любви и неприязни», какую я всегда питал к нему.
«Любовь» – слово не совсем точное. «Неприязнь» – тоже. Вернее было бы говорить о восхищении, но с некоторыми оговорками.
Хочу пояснить, что это за оговорки. Когда произошли вышеописанные события, мне было двадцать пять лет. Для такого возраста мой жизненный опыт был небогат, и ловкость Эмманюэля меня коробила. Я усматривал в ней цинизм.
С тех пор я возмужал. На меня легло бремя ответственности, и взгляды мои изменились. Теперь, наоборот, я считаю, что известная доля макиавеллизма необходима тому, кто берется руководить своими ближними, даже если он их любит.