Мальвиль - Страница 146

146

– Думаю, выкрутимся, – произнес он вслух.

Если не считать того, что он усиленно моргает и его узкое лицо от напряжения вытянулось еще больше, он спокоен, насколько это возможно в нашем положении. Так как я молча кивнул, он продолжал:

– Все пытаюсь представить себе, как развернутся события. Вильмен явится к Мальвилю со своей базукой. С первого выстрела разрушит палисад, ворвется внутрь и увидит мешки с песком. Он решит, что за ними ворота, и станет по ним стрелять. Выстрелит разок, другой – и все без толку. А снарядов у него всего штук десять. Ясно, что он не станет расстреливать все. Стало быть, даст приказ отступать.

Я покачал головой.

– Этого-то я и боюсь. Если он отступит, нам легче не будет. Наоборот. Вильмен бывалый вояка, он свое дело знает. Как только он поймет, что приступом нас не возьмешь, он изменит тактику и начнет устраивать засады.

– Засады можем устроить и мы, – возразил Мейсонье. – Здешние места мы знаем получше его.

– Он их скоро узнает. Даже эту тропу быстро обнаружит. Нет, Мейсонье, если война примет такой оборот, мы наверняка ее проиграем. Банда Вильмена превосходит нас численностью, она лучше вооружена. От наших самострелов дальше чем на сорок метров проку нет, а его винтовки убивают наповал с четырехсот.

– И даже еще дальше, – уточнил Мейсонье.

Я молчал.

– Что же ты думаешь делать? – спросил он.

– Пока ничего. Раскидываю мозгами.

Когда мы снова выбрались на ларокезскую дорогу, солнце уже садилось, освещая ее косыми золотистыми лучами.

– Тома!

– Здесь, – отозвался Тома, подняв руку и этим движением выдав свое укрытие на откосе, возвышающемся над дорогой.

Предзакатное небо было безоблачно, но отнюдь не безоблачно было у меня на душе, когда, махнув на прощание Мейсонье, зашагавшему к Мальвилю, я подошел к Тома.

Тома отлично замаскировался, держа на прицеле сто метров дороги и положив ружье на два плоских камня, которые он засыпал землей. Я растянулся рядом с ним.

– Гнусная штука война, – сказал Тома. – Я издали вас увидел и даже на мушку взял. Мог запросто уложить обоих.

Спасибо. Будь я суеверным, я, наверное, решил бы: не слишком-то благоприятное начало для предстоящего разговора.

– Тома, мне надо с тобой поговорить.

– Что ж, говори, – сказал он, догадываясь о моем смущении.

Я рассказал ему все. Вернее, нет, не все. Мне хотелось выгородить Кати. Поэтому мое объяснение звучало так: Кати пришла ко мне в комнату, когда я только-только проснулся, наверное, хотела со мной поговорить. Ну и вот. Я не устоял.

Повернув ко мне свое красивое, с правильными чертами лицо. Тома внимательно на меня поглядел.

– Не устоял?

Я кивнул.

– Вот видишь, – заявил он самым спокойным тоном. – Не так уж она плоха, ты ее всегда недооценивал.

И он туда же! Я был поражен его реакцией. И молчал, уставившись в землю.

– Ты как будто разочарован, – сказал Тома, вглядываясь в меня.

– Разочарован – не то слово. Я удивлен. Немного, но удивлен.

– Просто моя точка зрения изменилась, – пояснил Тома. – Хотя я и не поставил тебя об этом в известность. Помнишь наш спор на собрании, когда ты привез Мьетту? Единобрачие или многомужество? Я выступил против тебя в защиту моногамии. Ты тогда остался в меньшинстве и даже, по-моему, был оскорблен. – Он чуть-чуть улыбнулся и продолжал: – Так вот, мои взгляды изменились, я считаю, что ты прав. Никто не имеет права единолично владеть женщиной, когда на шестерых мужчин их всего две.

Я с удивлением разглядывал его строгий профиль. Я-то думал, что он по-прежнему убежден в своем праве на единоличное супружество. И вдруг услышал из его уст мои же доводы.

– К тому же Кати не моя собственность, – добавил он. – Она человек. И поступает, как хочет. Она не обещала мне хранить верность до гроба, и я не желаю знать, чем она занималась сегодня днем – И закончил решительно: – Не будем больше об этом говорить.

Если бы не эти последние слова, я вполне мог бы вообразить, что он отнесся к происшедшему с полнейшим безразличием. Но это не так. Губы его чуть заметно подергиваются. Я знаю, что это значит: он предвидел, что Кати будет ему изменять, и заранее приготовился к этому, заковав себя в броню разумных доводов. Доводов, почерпнутых у меня. Узнаю моего славного Тома! Он суров, но он вовсе не бесчувственный чурбан. Вытянувшись рядом с ним и, как он, неотрывно глядя на дорогу, за которой нам полагалось следить, я испытываю вдруг прилив глубокого дружеского чувства к нему. Нет, я ни о чем не жалею. Но мне кажется, нельзя мерить одной меркой то, что я пережил нынче днем, и волнение, которое обуревает меня в эту минуту.

Так как молчание слишком затянулось, я приподнялся на локте.

– Хочешь, я сменю тебя? Можешь идти.

– Нет, – ответил Тома, – ты, в Мальвиле нужнее. Погляди, как получилась стена – такая ли, как ты задумал.

– Ладно, – согласился я. – Но и ты не задерживайся здесь, когда стемнеет. Это бесполезно. На ночь у нас есть землянка.

– Чья сегодня очередь дежурить?

– Пейсу и Колена.

– Хорошо, – сказал Тома. – К ночи вернусь.

Лишь одно выдает нашу скованность – мы оба говорим преувеличенно будничными голосами, как-то даже слишком по-деловому.

– Ну привет, – на прощанье сказал я, и даже непринужденность, с какой я бросил эти слова, показалась мне наигранной. Да и само слово «привет» – в обычное время я обошелся бы без него. Мы не слишком-то соблюдаем между собой такую вежливость.

Я ускорил шаги, позвонил в колокольчик у палисада, и Пейсу открыл мне опускную дверцу.

– Дело сделано, – сказал он, как только я прополз в отверстие и поднялся на ноги. – Ну, что скажешь? Какова стена? Погляди, даже если стать сбоку, все равно с какой стороны – у кладбища или у крутизны, – торца ни за что не увидишь. Здорово мы стену замаскировали, а? Ни одного камня не видать – только мешки. Придется Вильмену поплясать.

146