Мальвиль - Страница 109

109

– Посмотрим, Эмманюэль, – кротко ответил Фюльбер. – Не знаю, много ли сахара у нас осталось. – Тут он бросил испепеляющий взгляд на Газеля, который открыл было рот. – Но мы сделаем все, что в наших силах, и даже больше, чтобы тебя удовлетворить полностью или хотя бы частично. Ты сам видел, что живем мы здесь, как нищие. Нам и не снится такое изобилие, как в Мальвиле. – Тут он бросил весьма выразительный взгляд на своих прихожан. – Не обессудь, Эмманюэль, но мы даже не можем пригласить вас к обеду.

– Я все равно собирался уехать, как только получу лошадей, ружья и бакалейные товары, хотя, впрочем, не сразу. Перед отъездом мне нужно дать лошадям размяться.

И я рассказал ему о своей затее.

– Отличная мысль, – одобрил Фюльбер, которого весьма прельщала возможность проявить широту за чужой счет. – В нашем приходе, увы, так мало развлечений. Мы с радостью посмотрим твой номер, Эмманюэль, в особенности если это не опасно для тебя. Ну что ж, пойдемте, – сказал он, широким, великодушным движением обеих рук подзывая к себе свою паству. – Поскольку ты спешишь, не будем терять времени. Но я что-то не вижу Кати, – заметил он, когда по его знаку Газель и Арман широко распахнули створки ворот и ларокезцы двинулись по аллее замка, говорили они все теми же приглушенными голосами, разве только чуть оживились.

– У Эвелины приступ астмы, и Кати за ней ухаживает, – ответил я Фюльберу. – Я сам слышал, как она об этом говорила.

И, чтобы отвлечь его внимание, я быстро зашагал по аллее.

Лошадей я решил оставить напоследок и попросил Фюльбера сначала выдать мне ружья, патроны, сахар и стиральный порошок. Фюльбер вверил меня попечениям своего викария, предварительно вручив ему связку ключей и что-то пошептав на ухо. Жаке и Колен шли следом за нами с двумя большими мешками в руках.

Не помню уж, кто толстяк и кто малыш в знаменитой паре американских комиков Лаурел и Харди. Во всяком случае, Газель напоминал того, который поменьше. Та же длинная шея, худое лицо, острый подбородок, глаза на выкате и явно дурацкий вид. Но у его американского двойника седоватые волосы были всклокочены, а у Газеля – не только тщательно причесаны, но еще завиты щипцами, как у моих сестер. Плечи у него были узкие, талия тонкая, бедра широкие, и одет он был в белоснежный больничный халат, подпоясанный не на животе, как обычно у мужчин, а гораздо выше. Голос у Газеля был ни мужской, ни женский, а какой-то нейтральный.

Я шел рядом с Газелем по нескончаемому коридору замка, выложенному Мраморными плитами.

– Газель, – обратился я к нему, – кажется, Фюльбер хочет рукоположить тебя в священники.

– Нет, нет, не совсем так, – возразил Газель своим не поддающимся определению голосом. – Господин кюре намерен предложить мою кандидатуру на голосование прихожанам Ла-Рока.

– И потом послать тебя в Мальвиль?

– Если вы согласитесь, – сказал Газель со смирением, в котором, как это ни странно, я не уловил ни малейшего наигрыша.

– Против тебя, Газель, мы ничего не имеем. Но с другой стороны, тебе, наверное, самому жалко покидать замок и свой маленький домик в городе.

– О, еще бы, – сказал Газель, вновь удивив меня своей искренностью. – В особенности мой домик.

– Не печалься, – успокоил его я, – тебе не придется его покидать. В воскресенье вечером верующие единогласно избрали меня аббатом Мальвиля.

Я услышал за своей спиной хихиканье и подумал: наверное, Колен, но не обернулся. Зато Газель остановился и так и уставился на меня своими глазами навыкате. Именно из-за того, что глаза у него такие выпуклые, и еще оттого, что брови вздернуты чуть ли не до середины лба, кажется, будто на лице Газеля навеки застыла маска удивления. Эта особенность и придает Газелю глуповатый вид – вид обманчивый, потому что Газель отнюдь не дурак. Я заметил также припухлость на его длинной шее. Как видно, у него начинает расти зоб. Меня это удивило, так как в наших краях базедовой болезнью чаще всего болели старухи. Так или иначе, у бедняги, должно быть, плохо дело с гормональными функциями.

– Вы уже сообщили об этом господину кюре? – спросил Газель своим жидким голоском.

– Не успел еще.

– Господин кюре будет очень недоволен, – сказал Газель, вновь зашагав по коридору.

А это значит, подумал я, что сам он ничего против такого положения вещей не имеет. Как видно, мысль о том, что ему придется покинуть Ла-Рок и уже не вылизывать каждое утро свой и без того чистенький домик, приводила его в ужас. В общем-то, он, видать, не вредный, этот Газель. Добродушный маньяк. Обожает своего кюре и мечтает очутиться в раю, даже не растрепав свои аккуратные кудряшки, не замарав свой белоснежный халат и вычищенную до блеска душу, а там забиться прямехонько под крылышко девы Марии. Безобидная личность. Впрочем, пожалуй, нет. Не такая уж безобидная, раз признал власть человека вроде Фюльбера и закрывает глаза на все несправедливости.

Дверь подвала была закрыта на два оборота ключа, Газель отпер ее. Здесь хранились сокровища, которые Фюльбер сумел выманить у ларокезцев с помощью своего красноречия. Подвал был разделен на два отсека. В первом, где мы очутились, хранилось все, кроме съестного. В другом отсеке, куда вела дверь, запертая огромным висячим замком, были сложены бакалейные товары, колбасы и вино. Туда Газель меня не впустил. Я успел заглянуть в эту кладовую только краешком глаза, когда он входил и выходил оттуда.

В первом отсеке были составлены в козлах ружья, а на полке над ними в аккуратнейшем порядке разложены боеприпасы.

– Вот, – сказал Газель своим невыразительным голосом. – Выбирай.

109