– Эй, что тут происходит? – спросил я самым миролюбивым тоном и протиснулся между Коленом и Арманом. – Послушайте, вы оба! Отпустите Армана! Пусть объяснит, чего ему надо.
Тома и Жаке повиновались и, как мне показалось, даже обрадовались моему вмешательству: они уже давно скрутили Армана и, так как Колен все не решался его пристукнуть, чувствовали себя довольно глупо.
– Это он, – сказал Арман, тоже с явным облегчением, и указал на Колена. – Это твой приятель меня оскорбил.
Я взглянул на Армана. Он потолстел с тех пор, как мы не виделись. Единственный во всем Ла-Роке. Огромный детина, пожалуй, выше даже, чем Пейсу. По широченным плечам и бычьей шее видно было, что это силач из силачей. И при этом до Происшествия он пользовался такой недоброй славой, что стоило ему, бывало, явиться на танцульку, как всех танцоров точно ветром сдувало.
Именно эта его особенность и помешала ему найти себе жену, хотя в замке он ежемесячно получал жалованье, а за жилье, отопление и свет ничего не платил. За неимением законной супруги ему приходилось довольствоваться залежалым и несвежим товаром, а от этого он еще больше остервенел. Правда и то, что польститься на него было трудно: водянистые глаза, белесые ресницы и брови, приплюснутый нос, нижняя челюсть сильно выступает вперед, лицо прыщавое. Но разве в красоте дело? Мужчина, будь он даже страшен как черт, всегда найдет охотницу пойти с ним под венец. А Армана не выносили не только за его грубость, но и за то, что таких лентяев, как он, надо было поискать. Одна у него была утеха – наводить страх на окружающих. И еще ему не прощали, что он корчил из себя управляющего и лесничего, а на деле не был ни тем, ни другим. И уж окончательно восстановило против него земляков то, что он сварганил себе полувоенную форму: старая пилотка, черная бархатная куртка с позолоченными пуговицами, штаны для верховой езды и высокие сапоги. Да еще ружье. Главное, ружье. Даже в те сезоны, когда охота была запрещена.
– Он тебя оскорбил? – спросил я. – Что ж он тебе сказал?
– Сказал: «Плевать я на тебя хотел», – злобно заявил Арман. – «Плевать я на тебя хотел, и на тебя и на твой декрет».
– Ты это сказал? – спросил я, круто повернувшись, и, пользуясь тем, что Арман оказался у меня за спиной, подмигнул Колену.
– Сказал, – подтвердил Колен, все еще весь пунцовый. – Сказал и не...
Я не дал ему закончить.
– Неотесанный чурбан, стыда у тебя нет! – громко произнес я на местном диалекте. – Сейчас же извинись. Мы сюда не за тем пришли, чтобы обижать людей.
– Ладно, согласен, извиняюсь, – сказал Колеи, разгадав наконец мою игру. – Но ведь и он тоже обозвал меня «малявкой вонючей».
– Ты его так обозвал? – вопросил я, повернувшись к Арману и сурово на него воззрившись.
– А зачем он меня из терпения выводит? – огрызнулся Арман.
– Ну знаешь, ты тоже хорош. «Малявка вонючая» куда обиднее, чем «плевать я хотел». И потом, не забудь – мы гости ларокезского кюре. Не следует распускать язык, Арман. Мы привезли вам корову, половину телячьей туши, два каравая хлеба и масло, а ты обзываешь нас «малявками вонючими».
– Да это же я только его обозвал, – стал оправдываться Арман.
– Его ли, нас ли – это одно и то же. Вот что, Арман, придется тебе последовать его примеру и извиниться.
– Ладно уж, только ради тебя, – неохотно буркнул он.
– Молодец! – одобрил я, чувствуя, что требовать большего было бы неосторожно. – А теперь, когда вы помирились, можно и поговорить спокойно. В чем дело? Что это еще за декрет?
Арман начал объяснять смысл декрета, а я тем временем обдумывал ответ поубедительнее.
– Понятно, – сказал я Арману, когда тот кончил. – Согласно декрету твоего кюре, ты решил помешать Колену вывезти товар из его лавки, поскольку, согласно декрету, лавка его отныне является собственностью прихода.
– Точно, – подтвердил Арман.
– Что ж, друг мой, ты в своем праве, – сказал я. – Ты исполнил свой долг.
Арман удивленно уставился на меня водянистыми глазами, как бы опасаясь подвоха, и захлопал белесыми ресницами.
– Только видишь ли, Арман, – продолжал я, – есть тут одна загвоздка. Дело в том, что в Мальвиле тоже издан декрет. И по этому декрету все имущество, ранее принадлежавшее жителям Мальвиля, принадлежит отныне замку Мальвиль, где бы это имущество ни находилось. Поэтому лавка Колена в Ла-Роке отныне принадлежит Мальвилю. Надеюсь, ты не станешь это оспаривать, – сурово обратился я к Колену.
– Не стану, – ответил Колен.
– По-моему, – продолжал я, – это случай особый. Декрет твоего кюре тут неприменим, потому что Колен живет не в Ла-Роке, а в Мальвиле.
– Может, оно и так, – свысока заметил Арман, – только решать это не мне, а господину кюре.
– Ну что ж, – сказал я, взяв его под руку, чтобы дать ему возможность ретироваться с достоинством, – пойди и передай это от меня Фюльберу, а заодно скажи ему, что мы здесь и что нам уже пора собираться восвояси. А вы, – бросил я через плечо своим друзьям, – продолжайте грузить повозку, впредь до нового распоряжения. Скажу тебе не хвалясь, – доверительным тоном продолжал я, обращаясь снова к Арману, когда мы отошли с ним на несколько шагов, – не будь здесь меня, попал бы ты в хорошенькую переделку. С нашими ребятами вообще шутки плохи, а с Коленом в особенности, это чудо, что он тебе череп не раскроил. Не за то, что ты обозвал его вонючим, это еще полбеды, а вот «малявка»! «Малявку» он не прощает. Но в общем-то, Арман, – сказал я, с силой сжимая его локоть, – не станут же Мальвиль с Ла-Роком воевать из-за кучи металлического лома, который ни на что теперь не пригоден. Допустим даже, Фюльбер не захочет признать за Мальвилем право на лавку Колена, начнется распря, пойдет стрельба – глупо было бы из-за этого подставлять лоб под пули, верно? Кстати, если вы раздадите вашим людям ружья, которые хранятся в замке, еще неизвестно, против кого они их повернут.